На квадратной плоскости доски я огромным хрустальным пестиком пыталась растереть зеленый пигмент. Маслянистая жижа проникала в самый задел ямы, чтобы потом его накрыла целая зеленая буря и получилось чудесное превращение. Ну, скажем, в жидкость, которая помогла бы мне помочь достигнуть цели. Зеленый цвет любят в иконографии. Я тоже люблю изумрудный. А вода неожиданно становилась шершавой и растекалась по всей мраморной глади, перетекала по пленке, беспощадно орошала пол. Я бегала раз двести за водой из храма, пыталась все вымыть, а пигмент никак не отмывался и не отмывался. Безжалостный изумрудный:руки четыре дня еще оставались зелеными. Я медленно превращалась в лягушку.
Зато бегала за козами, пугала петухов, смотрела на закат, который прорывал все несчастное небо золотым тараном.
Упоение, которое приходит во время живописи-сравнимо, разве что, с непрерывным бегом.
Вы бежите второй километр, ваши ноги вам отказывают, но вы продолжаете это делать, потому что не чувствуете боли. В живописи к определнному моменту вы не чувствуете смущения. Безусловно, на ум приходят гораздо более пошлые ассоциации, но знайте, что все это вам привиди.
И в итоге вы чувствуете упоение. Не счастие, не удовлетворенность, ни даже бег. Упоение. Никто не колотится в мысли-вы ничего не думаете, никто не дышит в затылок-вас никто не замечает, вы не знаете, что делать-но договариваетесь с результатом о месте и времени. И потом еще долго можно лежать и смотреть в небо. Или бежать от заводи и от комаров, которые не применут о себе же напомнить.
А еще было ужасно стращно, когда туман начинал выползать прямо из воды. Непримиримая силы конденсации напускала такого страха, что невольно расплачивался чувством упоения, бежал со всех ног от этой безызвесности.
Бежал к жилищу, которе было закрыто из-за позднего часа, сидел около сиреневого дерева (и черт дёрнул кого-то к обычной побелке примешать марганец-но он гений), ждать.
Никто не мог подумать, что такого рода условия окажутся гораздо слаще всех тех конфетных личностей, которые сейчас. Вот прямо вокруг. Ходят.
При достаточно долгом термальном терроре они расплавятся, останутся самые стойкие. Одна проблема-никто не знает, где эта самая лампа включается.
А люди все липнут друг к другу, невольно или умышленно прилепляют к себе заинтересованных. Мы все повязаны, ей-ей.